Лека миронова биография личная жизнь. Советские манекенщицы ходили без нижнего белья

Её нередко сравнивали с голливудской звездой Одри Хепберн, она стала музой и вдохновительницей Вячеслава Зайцева – Лека Миронова, одна из первых советских моделей.

Лека Миронова (по паспорту Леокадия), простая советская девушка, которая мечтала стать архитектором. Но в юности неожиданно стала терять зрение. О поступлении в архитектурный пришлось забыть. Она попала в модельный бизнес совершенно случайно – в 1962-м пришла поддержать подругу в Дом моделей на Кузнецком мосту. А в итоге сама оказалась на подиуме. Будущую звезду советской моды заметил начинающий, но уже довольно известный к тому времени модельер Вячеслав Зайцев. «Какая хорошенькая! Не хотели бы Вы стать манекенщицей?» - «Я? Симпатичная? Вы действительно так думаете?» - Лека пришла в замешательство. «А Вы посмотрите в зеркало», - просто ответил он.

В считанные минуты дизайнер не только очаровал Леку, но и уговорил поступить к нему на работу. С этого момента жизнь Леокадии абсолютно переменилась. Показы, наряды… Однако не стоит забывать, что советское пространство не было приспособлено к высокой моде. Во-первых, труд манекенщицы оценивался вовсе не так высоко, как сейчас, гонорары прошлого с нынешними не шли ни в какой сравнение – в месяц модель получала 76 рублей, для сравнения – месячное жалование уборщицы составляло 60 рублей, вот только уборщица имела право подрабатывать, а манекенщица – нет. Судя по рассказам самой манекенщицы, нередко им с Зайцевым приходилось путешествовать по бездорожью в самые отдалённые уголки Подмосковья, с одной единственной целью – нести красоту в массы. Верная муза Славы Зайцева без раздумий бросалась в любые авантюры, не боясь ни сложностей, ни сплетен. В юности лека успела выйти замуж, правда брак быстро распался – супруг оказался не в меру ревнивым, потом были бесконечные романы: артисты, фотографы… Но лека ждала самую главную встречу. И она произошла.

Первый выезд Леки за пределы Москвы и области случился лишь спустя несколько лет напряжённой работы. Правда отправилась красавица не так далеко – в Латвию, которая хоть и считалась территорией СССР, отношения с «русской частью» страны сохраняла напряжённые. А меж тем именно в Латвии проходил съезд молодых модельеров всего Советского Союза. Зайцев, конечно, поехал со своей любимой моделью Лекой Мироновой. Вопреки чаяниям поездка в Прибалтику обернулась для Леокадии не столько профессиональным успехом, сколько личной трагедией, ведь именно там модель познакомилась со своей первой и единственной любовью. Его звали Антанас. Прогулки под луной, бесконечные разговоры, отчаянные и, конечно, очень романтичные подвиги ради прекрасной принцессы, море цветов – короче говоря, всё как в самой настоящей сказке. Роман продлился два года. Увы, о счастливом развитии событий можно было только мечтать. Проблема была весьма бытовая, но от этого не менее глобальная. Возлюбленный Леки, латвиец, самое прямое отношение имел к нацистскому движению. Правила в группировке были суровые, так что за связь с русской девушкой неудачливому влюблённому грозила неминуемая расправа. Парень, однако, оказался не робкого десятка – любовь представлялась ему вполне весомым аргументом для того, чтобы рискнуть жизнью, не задумываясь. Испугалась манекенщица. Ради спасения своего Ромео Лека отреклась от него, прекрасно осознавая, что этот разрыв перевернёт не только его жизнь, но и её. Она так и не вышла больше замуж – всю жизнь хранила верность одному единственному, который наверняка, давно забыл о ней, женился и счастлив в браке, как должен быть счастлив всякий среднестатистический человек. Леокадия же с головой ушла в работу – она ездила по Союзу с показами, дарила свою красоту, внутренний свет, нерастраченную любовь совершенно посторонним людям. Впрочем, как признаётся сама манекенщица, от неспособности влюбиться ещё раз она не страдала, ведь по её мнению, любовь, пусть даже нереализованная способна творить настоящие чудеса. Своё одиночество Миронова считает счастливым.

Лека и Антанас За границу её не выпустили. Когда Леку пригласили представлять нашу Родину на всемирном параде топ-моделей в Лондоне и Нью-Йорке, а далее возможно контракт и работа на показах за границей, где час работы манекенщицы стоил 2 тысячи долларов, то ее просто не выпустили. Как же можно? Советская девушка будет работать за доллары? Такого допустить было нельзя! Лека осталась в России, продолжила работать с Зайцевым, пока жизнь не преподнесла ей очередной неприятный сюрприз. За утончённой красавицей принялся ухаживать один из высокопоставленных чиновников СССР – такое положение вещей редкостью не считалось и потому окружение Леокадии отнеслось к решительно настроенному начальству спокойно. Но только не сама Лека. Во-первых, судя по всему, господин N не планировал жениться, мечтая обзавестись красивой любовницей, а во-вторых подобного не могла допустить и сама манекенщица, ведь как мы помним, свою несчастную любовь она забывать не планировала.

Такая практика, увы, была широко распространена в советское время. Так, например, во время международных показов партийцы, приставленные следить за моральным обликом девушек, приходили в номера с вином. А получая от ворот поворот, начинали мстить. Строчили анонимные кляузы, обвиняя манекенщицу, давшую отставку, в шпионаже и связях с врагами СССР. В случае же с Лекой, чиновник, поняв, что девушка сдаваться не собирается, поставил Мироновой ультиматум: или секс или увольнение. Она уволилась. Лека Миронова вернулась на подиум спустя много лет и снова – к Зайцеву. Сегодня бывшая манекенщица, звезда советского подиума живёт на окраине Москвы, по-прежнему одна, получает скромную пенсию, и время от времени принимает участие в показах Зайцева. Она всё так же хороша, как и прежде. Может быть, только морщинок стало чуть больше.

Американские журналисты снимали в России фильм «Три звезды Советского Союза». Две звезды у них уже были - Валерий Брумель и Майя Плисецкая. А меня они увидели на показе мод, когда я демонстрировала американскую коллекцию одежды. Они приняли решение: третьей звездой стала Лека Миронова, манекенщица Дома моды на Кузнецком мосту. И вот мне сообщают, что завтра съемка, а я понимаю, что у меня нет достойного наряда. Что делать? Надо же соответствовать статусу «звезды Советского Союза». Я - к Славе Зайцеву. Он говорит: «Не переживай. Что-нибудь придумаем…» …Манекенщицей я стала случайно. Как-то мы с подругой, с которой тогда как раз школу заканчивали, познакомились с педагогом из Театрально-технического художественного училища. И он предложил нам поступать к ним. Тут стоит сделать небольшую ремарку. Я родилась во Фрунзе и выросла в Театре оперы и балета, где был дирижером мой дядя. Обожала классическую музыку, знала наизусть многие оперные партии и с детства мечтала стать оперной певицей (кстати, мама назвала меня в честь известной советской певицы Леокадии Масленниковой) или балериной. У меня был абсолютный слух, голос очень чистый и высокий, но так получилось, что в юности я повредила голосовые связки и о мысли выступать на сцене пришлось забыть. С балетом могло получиться, в Вагановское училище меня приняла сама Наталья Дудинская. Но из-за того, что мое детство пришлось на войну и питались мы очень скудно, у меня развился остеопороз, заниматься хореографией я не смогла, потому что начались ужасные боли. Так потерпели фиаско мои детские мечты. Оставалась еще надежда, что получится стать архитектором или художником - я хорошо рисовала, но тут меня снова физическая кондиция подвела: однажды перед глазами словно вспыхнул огненный шар, и вся перспектива оказалась залита ярким светом, меняющим оттенки. Больше зрение так и не восстановилось. Судьба с самого начала, казалось, испытывала меня, отсекая одну возможность за другой… Поэтому когда педагог Театрально-технического художественного училища позвал нас с подругой к себе, мы не отказались. Сдали экзамены, стали студентками. Из-за слабого зрения писать с натуры я не могла, поэтому педагоги поставили меня позировать. Сначала с меня писали портреты, а однажды моя подруга Наташа Каргополова примеряла на мне сшитый самостоятельно театральный костюм.

Я просто была еще не готова к созданию семьи. Паше об этом сказала прямо, на что он мне ответил: «Ничего. Я тебя дождусь». Вскоре он уехал во Вьетнам. Потом я узнала, что Паша там женился, и жена его оказалась очень похожа на меня… Шло время, замуж я не выходила, и тут вокруг меня, что называется, начали кружить злые вороны. Я приглянулась сильным мира сего, меня захотели сделать любовницей. Но я сказала: «Не выйдет, господа». Мне часто поступали приглашения сняться для журналов, которые читали только работники ЦК. Я всегда отвечала отказом. Однажды меня обманом привезли на такую съемку, но я устроила настоящий погром и убежала. Так меня гнобили года три. Вызывали, объясняли, что согласиться - в моих интересах, что я «должна». А когда я ответила, что никому ничего не должна, мне пригрозили: «Ты пожалеешь, тебя уничтожат». А тут еще в наш Дом моделей пришел новый директор и тоже недвусмысленно предложил мне вступить с ним в связь. Круг замкнулся. Защиты было ждать неоткуда. Мама, которая была свидетелем этой травли, написала заявление в ЦК. И грянул гром. За мамой приехала бригада врачей из психиатрической лечебницы, и мне просто чудом удалось ее отбить. Мы тогда только что вернулись из Сочи. Звонок в дверь, открываю - стоят двое в медицинских халатах, одна крупная такая тетка, другая поменьше. Я говорю: «Мы не вызывали врачей!» Они отвечают: «Вы просто не в курсе…» С трудом произнесли, исковеркав, имя мамы (она была Артемида Иустиновна): «Мы из ПНД, должны оценить ее состояние, по всей видимости, ваша мама нуждается в срочной помощи». Нас спасло то, что в этот момент в дверь позвонил мой крестный, он болгарин. Я, начав понимать, что происходит что-то неладное, громко произнесла: «О, к нам гость, между прочим, он иностранец». Эти двое замешкались, потом быстро собрали свои шприцы и ампулы, которые уже приготовили и, начеркав на бланке: «Явиться в ПНД через месяц», убрались из нашей квартиры. Что мы потом только не пережили! Меня подстерегали в подворотнях, за нами с мамой ходили по городу, маму вызвали в ЦК, и она, несмотря на то что мы были страшно напуганы, не побоялась сказать чинуше, который ее вызвал: «Мои братья погибли на войне, сражаясь с фашистами, но очистить землю от таких, как вы, им было не под силу…» Где бы я ни оказывалась - в Москве или в другом городе, - всегда знала, что за мной следят. Однажды я приехала отдохнуть на море, и тут мое терпение лопнуло. Я шла по пляжу и услышала, как два амбала перешептываются: «О, вот она». У меня будто что-то взорвалось внутри. Я подошла к ним и говорю: «Вы, жалкие твари, идите и скажите своим хозяевам, что они все у меня под колпаком. Я не девочка из подворотни, которую никто не знает. Мое имя известно всему миру. Муж моей подруги - западный немец, работает в посольстве. Я написала письмо, и если со мной что-нибудь случится, оно попадет к нему. И тогда вы все здесь запрыгаете, как ужи на сковородке». Откуда у меня взялся железный голос, откуда появилась ярость, не знаю. Но это сработало. На какое-то время слежку за мной сняли. Был еще памятный показ в Тбилиси. После показа меня проводил до гостиницы один сотрудник Дома моделей. Я пришла в номер, поставила свою сумочку - а в ней были деньги, паспорт, билеты - и пошла умыться. Когда я вернулась, мой коллега тут же раскланялся и ушел. Я открыла сумочку - ни денег, ни паспорта, ни билетов. А я как раз незадолго до этого отвесила звонкую пощечину очередному желающему провести со мной время. Ну и тут же последовала расплата. Правда, через некоторое время в гостиницу пришел таксист и принес мой паспорт: «Лежал на крыше». Уже кое-что. Девчонки скинулись мне на билет, так я и доехала до Москвы. Но тут мной овладела жуткая усталость. Мне так надоело сражаться. Я хотела только одного: чтобы меня оставили в покое. Чтобы я не просыпалась среди ночи от звонков и не шарахалась от теней в подворотнях… Это было ужасное, черное время. И если я не встретила бы тогда свою любовь, не знаю, как бы вообще выжила… Однажды на показе я даже не увидела (глаза у меня были очень слабые), а почувствовала, как в зал вошел какой-то молодой человек. С длинными волосами, в сером костюме. Он был фотографом и снимал показ. Все время, пока он был в зале, я чувствовала, что позирую ему. Только ему. Еще мне показалось, что этот молодой человек из Скандинавии. То есть подходить к нему было запрещено. И он ко мне тоже не приблизился. Но то, что он меня почувствовал точно так же, как я, это как будто в воздухе носилось. Мы расстались. Но эта встреча была словно вспышка. Я часто мысленно возвращалась к ней в своих мыслях. А через три года я с еще тремя девочками поехала в Вильнюс в командировку. Мы вошли в вестибюль здания, где должно было проходить мероприятие, народу собралось очень много, и вдруг что-то словно развернуло меня - я посмотрела в угол зала и увидела мужчину со светлыми волосами. Он стоял ко мне спиной. Меня как магнитом тянуло в этот угол. И вдруг я увидела, как тот человек поворачивается и направляется прямо к нам. Высокий светловолосый блондин подошел и, хотя нас было четверо, начал разговаривать только со мной, других девочек как будто и не существовало. Молодой человек проводил нас до гостиницы и пригласил в ночной бар. Там он снова не отходил от меня. И так продолжалось всю неделю, что мы были в Вильнюсе. Мне казалось, что в те семь дней я не спала совсем, мы с Антанасом - так его звали - ездили в музеи (в музей в Тракае мы приехали ночью, но сторож, увидев нас, не знаю уж почему, может, потому, что от нас электричество исходило, согласился открыть нам двери), гуляли, бесконечно пили кофе, такой крепкий, что в нем ложка стояла. Я летала. Мне правда казалось, что я пребываю в какой-то другой, прекрасной вселенной. Мы сидели, прижавшись, смотрели друг другу в глаза, и казалось, весь остальной мир вообще не существовал. Было только одно желание: держаться за руки вечно... Подошло время возвращаться в Москву, я оставила Антанасу свой адрес. И он тут же примчался. Антанас оказался фотографом, и вот тогда, сидя у меня дома и листая журналы, он вспомнил, что снимал меня несколько лет назад на показе: «Так это ты!..» Он умчался обратно в Вильнюс, а вернувшись, тем же вечером привез свои фотографии, снятые в тот самый день, когда он впервые увидел меня на подиуме... А потом в течение следующих двух с половиной лет утром он улетал из Москвы в Вильнюс, а вечером возвращался. Он буквально заболел мной. При этом за каждым моим шагом по-прежнему следили, вендетта моих преследователей продолжалась. И у Антанаса скоро начались проблемы: в Литве тогда как раз проснулись «лесные братья» - националисты. Художественный руководитель Вильнюсского дома моделей женился на москвичке, и однажды на прогулке в парке их страшно избили, молодая женщина тогда не выжила. В то же время там зарезали еще одну русскую девочку, она была племянницей маминой подруги. Однажды Антанас приехал ко мне в Москву с перебинтованной рукой. Я спрашиваю: «Где это ты так?» Он говорит: «Представляешь, выхожу из квартиры, на лестничной клетке темнота, сделал шаг вперед, заметил - что-то блеснуло, протянул руку, а по ней как полоснет нож...» Его спасло то, что у него на руках были мотоциклетные перчатки - он гонял всюду на мотоцикле, был заядлым рокером. Не оказалось бы перчатки, рана была бы очень глубокой, а так нож прошелся по поверхности. А потом ему сказали напрямую: «Если ты не перестанешь общаться с этой русской, сильно пожалеешь. А уедешь к ней, мы здесь твоих мать и сестру порешим». Но мы все-таки не собирались так просто сдаваться. Я попыталась устроить Антанаса куда-нибудь на работу, мы ходили в агентство печати «Новости», в Moscow News, еще в самые разные газеты и журналы.

Профессия манекенщицы в СССР была непрестижной и низкооплачиваемой, но уже тогда некоторые девушки добивались успеха на этом поприще. Сейчас бы ее называли топ-моделью, а тогда она была одной из самых известных советских манекенщиц. Лека Миронова могла бы получать намного больше официальной зарплаты – 76 рублей, если бы согласилась на предложение принять участие в откровенной фотосессии и быть более благосклонной к одному из членов ЦК. Но девушка отказалась, за что ей пришлось поплатиться.

О профессии манекенщицы Лека (Леокадия) Миронова никогда не мечтала. В Дом моделей на Кузнецком мосту она зашла случайно, за компанию с подружкой. К ней подошел молодой человек и спросил: «А Вы не хотите быть моделью?». Этим человеком оказался Вячеслав Зайцев, и эта встреча стала для Леки решающей.

Требования к манекенщицам существенно отличались от современных. Лека Миронова вспоминает: «Многие были маленького роста. Я, например, по сравнению с нынешними моделями среднего роста. Были модели даже с 56-м размером одежды. Часто бывало: по подиуму идут две стройные девушки, а между ними – полная красивая дама. Разным был и возраст сотрудниц – от 17 до 70 лет. Потому что главная задача профессии в наше время была – показать, что любая женщина, любой весовой категории и любого возраста может выглядеть красоткой. Кстати, попасть в мир моды не считалось такой уж удачей – обычная работа».

Долгое время Лека Миронова была невыездной: ее отец был репрессирован и объявлен врагом народа, а мать имела дворянское происхождение. Но за границей модель знали и даже называли «советской Одри Хепберн» – внешнее сходство действительно было заметным.

Лека Миронова одна из первых открыто заявила о домогательствах высокопоставленных чиновников. Именно по этой причине ее профессиональная судьба была очень сложной. Однажды Леку привезли на съемки для журнала, но о деталях умолчали. Как оказалось, сниматься нужно было обнаженной – готовили что-то вроде «Плейбоя» для работников ЦК КПСС. Девушка ответила категорическим отказом. Ей предлагали оказывать эскорт-услуги, на что она тоже не согласилась. После этого ее полтора года никуда не приглашали на работу.

Миронова до сих пор не называет имен и фамилий, ссылаясь на то, что чиновники были слишком известными и влиятельными. Но других подробностей она не скрывает: «Во время международных показов партийцы, приставленные следить за моральным обликом девушек, приходили в номера с вином. А получая от ворот поворот, начинали мстить. Строчили анонимные кляузы, обвиняя девочку, давшую отставку, в шпионаже и связях с врагами СССР. Я и сама попала под этот прессинг, когда отказала одному большому человеку, а потом полтора года сидела без работы. Меня грозились посадить за тунеядство, выселить из Москвы и даже камнем пристукнуть. Но я не сломалась. И мне не стыдно ни за секунду своей жизни».

Личная жизнь Мироновой тоже не сложилась – однажды она встретила человека, с которым отношения были невозможны, но так и не смогла его забыть. Литовец Антанас состоял в националистической организации, и за связь с русской ему угрожали расправой. Чтобы не подвергать его опасности, Лека сама решила уйти. После этого она так и не вышла замуж, детей у нее не было.

«Советская Одри Хепберн» — именно так называли иностранные СМИ манекенщицу Леку Миронову. Несмотря на то, что Миронову практически не выпускали за границу, ее лицо знали даже за океаном. Модель приглашали на работу в США. Но кто-то из чиновников сказал, что у Леки больное сердце, поэтому перелет может оказаться для нее смертельным. И подобные препоны Мироновой чинили постоянно.

Балерина, архитектор, модель

На самом деле Леокадия (Лека) Миронова никогда не мечтала о карьере манекенщицы. Тем более, что в советские годы эта профессия вовсе не была престижной. Обычная работа с обычной зарплатой, как и все остальные. Сначала она хотела стать балериной, потом архитектором. Не вышло: в первом случае — подвели больные ноги, во втором – слабое зрение. Казалось, это тупик.

Но однажды на пару с подругой Миронова приехала на швейную фабрику, где тогда трудился известный теперь модельер Вячеслав Зайцев. Он сразу заметил высокую и эффектную девушку и пригласил ее на работу. Так Лека Миронова стала первой моделью Вячеслава Зайцева.

Месть за несговорчивость

По словам самой Леокадии Мироновой, партийные боссы не единожды намекали ей на интимную близость, но всякий раз манекенщица отвечала категорическим отказом. А однажды ее привезли на фотосессию, которая, как оказалась, была организована для журнала, предназначенного для высокопоставленных членов ЦК. Сниматься нужно было обнаженной. Узнав об этом уже на месте, Миронова, устроив в студии погром, просто сбежала.

С этого момента Лека находилась под постоянным наблюдением сотрудников КГБ. Где бы ни появлялась манекенщица, за ней повсюду следовали люди в штатском. Девушку не выпускали на показы за границу и запугивали даже ее родственников. Мать Мироновой неоднократно вызывали на беседы в соответствующие органы, а как-то раз даже чуть не закрыли в психиатрической больнице. Женщину спасла находчивость дочери. Когда в квартиру явились санитары, в гости к Мироновым приехал родственник, который жил в Болгарии. Лека представила его медикам, как иностранца. Те не стали вдаваться в детали и ретировались.

После ухода

В конце концов Лека устала бороться. Она подала заявление об уходе, при этом указав, что на этот шаг ее просто вынудили. Мироновой советовали переписать бумагу, но она наотрез отказалась это делать. Последствия такой принципиальности оказались плачевными: манекенщицу перестали показывать по телевидению, не приглашали на показы и съемки. С большим трудом ей удалось устроиться в Дом моделей в подмосковных Химках, где Миронова отработала больше 20-ти лет. За все эти годы она ни разу не обнародовала имена своих обидчиков из ЦК, мотивируя это тем, что их дети и внуки еще живы.

Сегодня Леке Мироновой уже за 70, но она продолжает дружить с Вячеславом Зайцевым и даже иногда выходит на подиум. Она по-прежнему хороша собой и прямо держит спину. «Советская Одри Хепберн» советует всем поступать, как она, а именно никогда не сдаваться.

Эта дама с редким именем Лека — культовая личность в мире советской моды. Она первая модель в СССР, которую называли русской Одри Хепберн, своей музой ее считал Вячеслав Зайцев и только ей доверял демонстрировать свои коллекции. Отметив в 2013 году 73-летие, Миронова до сих пор продолжает выходить на подиум.

— Лека, если провести аналогию с вашими западными коллегами, то они давно обеспечили себя на всю жизнь. Как живете сегодня вы с регалиями и заслугами? Дало ли вам что-то ваше звездное прошлое?

— Не знаю, что понимать под звездным прошлым... Мне повезло в одном: что меня заметил Слава Зайцев, и я была первой его моделью — как Гагарин был первым в космосе, так и я первая в мире моды Зайцева. В материальном плане... Живу в Москве в элитном районе Сокол. Дом хороший, квартира, правда, у меня небольшая, но мне больше и не нужно. Пенсию за свой 30-летний модельный стаж я получаю такую же, как моя соседка, которая никогда в жизни нигде не работала.

— Многие западные дизайнеры говорили: «В СССР красивые модели, но они не выглядят, как американки, а ваша Лека — наша Одри Хепберн». У вас ведь много раз была возможность уехать на запад. Почему не воспользовались?

— О чем вы говорите. Я была невыездной. А Слава в первый раз смог выехать в Болгарию только при Борисе Ельцине. Тогда от каждой страны за границу приглашали лучших моделей, я была в их числе. Мне предлагали заключить контракт с фирмой, где час моей работы оценивался в $2 тысяч, а это был 1966 год. У нас я таких денег даже за год не получала. С такой ставкой я могла обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. На родине меня считали рабочей пятого разряда и платили 76 рублей в месяц. При этом, конечно, были и подработки небольшие. Например, если к нам приезжал ваш киевский дом моделей, я с ними работала и получала дополнительные деньги. Еще снималась для журнала мод на Кузнецком мосту.

А потом у меня ведь и неподходящая родословная была, чтобы уехать. Папа репрессирован и объявлен врагом народа, хотя его род служил во флоте, начиная с царствования Петра Первого! Мама была баронессой и могла выйти замуж только по государственному разрешению.

— И вы мечтали в такое сложное время стать моделью?

— Я выросла в красивой среде и с детства видела красивых людей. Но ничего красивого не видела в себе. Я восхищалась актрисами, а они всегда были ухоженными. Когда мы с родителями переехали в Питер из Средней Азии, мне было шесть лет, и я не знала что вообще существует профессия модели. Но у меня уже были какие-то задатки. Помню, у нас квартира была с огромным коридором, так я ставила стулья, а потом по всем соседям бегала и раздавала им билеты на мой показ. А сама переодевалась в мамины шляпки и туфли, в которых с трудом стояла, и ходила по коридору, как манекенщица. Но когда окончила школу, не знала, куда мне деваться. Хотя мой сосед говорил: «Иди в ГУМ, таких берут в манекенщицы». А у меня был шок: как это сама пойду предлагать себя в красавицы. Я была не так воспитана.

Изначально хотела поступить в архитектурный институт, но из-за плохого зрения не могла туда попасть. И тут моя подруга собралась к своей приятельнице в областной дом моделей, попросила меня сходить с ней за компанию. Я пришла, и там меня увидел Слава Зайцев и предложил стать его моделью. Это все было словно в сказке. Он вошел в комнату к художницам и говорит мне: «Будешь моей манекенщицей!». Спросил только, чем занимаюсь. Я засмущалась, говорю, мол, особо ничем. Он повел меня к директору и говорит: «Пришла девочка, такая прелесть, я хочу, чтобы она стала моей манекенщицей». Она тут же пригласила к себе в кабинет, меня оформили по трудовой книжке. И так 20 февраля 1962 года решилась моя судьба. Первый мой показ состоялся в этот же день в Космическом городке.

— Моделей всегда считали девушками легкого поведения без высокого интеллекта. Какие табу были у советских манекещиц?

— Нам строго-настрого запрещалось общаться с нашими заказчиком или дизайнерами, которые приезжали к нам показывать свои коллекции и брали советских манекенщиц в свои показы. Только на уровне «здрасьте-до свидания». А если проходили еще и съемки, как было у меня, разрешение получали через министерство. Над нами стояли, как мы говорили, «искусствоведы в штатском», которые следили за тем, чтобы мы ни с кем не общались. С нами беседовали сотрудники КГБ, не разрешали разговаривать с западными гостями и заставляли сдавать им подарки. Западные фирмы, например, не могли нам платить за работу деньги. У них была валюта, а это в Союзе — прямая дорога в тюрьму. В итоге нам просто дарили какую-то косметику. Но при этом, конечно, некоторые девушки умудрялись выходить замуж за иностранцев и уезжали за границу.

— Не секрет, что многим моделям часто делают, мягко говоря, нелестные предложения: через постель предлагают решить многие проблемы. Вам приходилось с таким сталкиваться?

— Я безмерно счастлива, что в этом болоте, который называется жизнь, смогла сохранить себя. Никогда не была продажной. Не гонялась за деньгами, и терпеть не могла отношений ради секса. Я не была послушной, и когда в конце 1960-х меня захотели поставить в эскорт сильных мира сего, сказала: «В моем роду шлюх не было и никогда не будет». Наше начальство открыто говорило: «Либо ты будешь с ними, либо с ними». А я говорила, что ни там, ни там не буду. За что потом поплатилась — 1,5 года сидела без работы. А потом меня еще долгие годы гнобили.

— В одном из своих интервью вы говорили о моделях, у которых в советское время были незаконнорожденные дети от генсеков и политических чиновников. Дела давно минувших лет, может быть, назовете имена?

— Я знала двух девочек, которые пострадали от Лаврентия Берии. Это были еще совсем школьницы, класса восьмого. Но они никак не могли этому сопротивляться. Их ловили на улице. А выглядело это так: если Берия ехал в машине и из окна видел девочку, которая ему нравилась, он показывал пальцем, и ее ему привозили. Просто останавливалась машина, девочек выкрадывали и отвозили по определенному адресу. Одна из этих мучениц стала моделью, работала у нас в московском доме моделей. А у другой было двое детей от Берии (она не была манекенщицей, но тоже работала у нас). Берия их потом либо замуж выдавал, либо дарил им квартиры и оставлял на содержании. Как говорится, позорил, но давал средства к существованию.

— Расскажите, как вас свела судьба с ныне покойным Михаилом Ворониным?

— Меня с ним познакомила его правая рука Лиля Попрыга. Я получила сертификат от его модного дома на конкурсе в подмосковных сезонах. Когда я ему стала показывать свой альбом, он нахмурился и говорит: «Не могу понять, вы начали работать в 1962 году? Так значит, вы почти моя ровесница?». Я говорю: «Да». После этого он попросил свою помощницу принести свои медали из Книги рекордов Гиннеса. «Я не понимаю, почему в России вас нет в этой книге. Если бы вы были у нас в Киеве, я бы непременно представил вас на награду, а пока этого никто не сделал, отдаю вам свои».

— Вы участвовали в показах неподражаемой Коко Шанель в 1967 году на фестивале мод. Какое она произвела на вас впечатление? Говорят, что с моделями она был очень груба и педантична.

— Меня она видела в наших показах. Но с самой Коко нам нельзя было общаться тем более, если ты не принимаешь участия в дефиле. За день до показа Шанель мы демонстрировали наши коллекции, гримерка у нас была та же, где переодевались модели Шанель. Так вот я просто по ошибке зашла к ним, но когда открыла дверь, онемела. В нашей стране еще не было капронок, а на их моделях они были надеты, причем на голое тело. Но это было не телосложение, а 100% анорексия. Личики дивные. Но фигура... Это ощущение «Освенцима». Спереди и сзади — стиральная доска, вместо груди — спущенные шарики, а ягодицы, как у больной коровы. Меня даже затошнило от такого ужаса. У них руки были... Как вам сказать, мне сейчас 73, так их руки в 20 лет по сравнению с моими просто две косточки, которые проглядывались через кожу.

— Ну вы тоже не отличались полнотой...

— Я была тонкой, но никогда не была худой. Дизайнер мадам Карвен называла меня Венерой Милосской. Хотя мне ее модели были велики. Я сначала недоумевала: почему она так ко мне обращается. Но после того, как увидела манекенщиц Шанель, поняла. Ведь у меня по сравнению с ними было нормальное женское тело. Самый большой мой вес —54 кг, а самый маленький —45 кг. Но обычно при росте1,75 сммой вес варьировался в пределах 52—54 кг. У меня была грудь формирующегося подростка. Помню, когда Карвен набирала для своей коллекции моделей из Прибалтики, все время им говорила: «Девочки, не кушать». А мне: «Лека, идем обедать». И это не удивительно. В день у меня было по три показа, между нами репетиции и съемки. Домой я приезжала только поесть, принять душ и переодеться. От усталости засыпала в метро и часто приезжала в депо.

— Как же вы питались?

— Ни в одном вопросе я не похожа на среднестатистического человека. В том числе и в питании. Например, по утрам я не ем и терпеть не могу режимы. Встать утром для меня — трагедия. Я всю жизнь любила жирное, мучное и сладкое. И все это в большом количестве и на ночь. Мама пекла пироги в газовой плите. На тесто выкладывался слой картошки, слой деревенского сала, лука и фрикаделек. Все это было толщиной5 см. И когда я заявлялась домой иногда в полночь, иногда в час ночи после показов, мама резала этот пирог на четыре части. Я брала себе этот ломоть и запивала его сливками. А еще делали ватрушки, вареники, хачапури...

— Интересно, а советских моделей учили ходить, держаться на подиумах, ухаживать за собой?

— Такого вообще не было. Это появилось, когда открылись ворота, и манекенщицы перестали быть штатными единицами. У нас не было дурацких кастингов. Я бы сейчас на них не стала ходить. А ухаживать за собой... Всю жизнь, кроме детского крема ленинградской фирмы, я ничем не пользовалась. И даже сейчас. Из косметики у меня была тушь, опять же ленинградская, и польские тени от «Ванды». На подиумах нас тоже никто не красил — как сами накрасимся, так и будет. И прически сами делали. Я до сих пор сама себя стригу.

— Не все сейчас помнят скандальную историю с французским актером и певцом Ивом Монтаном, когда тот приехал в Союз и обсмеял женское нижнее белье, которое не отличалось сексуальностью. Эта ситуация как-то повлияла на то, что моделей стали лучше одевать на показы?

— Когда мы устраивали у нас коллекции, я начальникам, от которых все это зависело, так и сказала: «Знаете, господа хорошие, мы и сами знаем, что нам можно, а чего нельзя. Вспомните, что после того случая с Монтаном, вы сказали, что он не друг советского народа, а враг. Если это же белье будет надето на советских манекенщицах, вы окажетесь собственными врагами. Не примите меры и не обеспечите нас достойным бельем, история повторится, и вам будет еще хуже». И это подействовало. Нам привезли 200-ю секцию белья из ГУМа, которую носили только министерские и циковские сотрудницы.

Сама я обычно на показах под одежду не надевала верхнюю часть, а трусики брала в детском мире — в цветочек или беленькие. Благо размер позволял, переставляла только резинку, чтобы они были по бедрам. А что было делать? За границу я не ездила, за деньги никому не продавалась, чтобы меня кто-то раздевал и одевал. Сама выкручивалась из положения.

— Современные модели давно не придерживаются общепринятых стандартов 90-60-90. Импонируют ли вам модели сегодняшней эпохи?

— Сейчас качество моделей перешло в количество. Появилось много красивых девушек, с хорошими фигурами. Но дизайнеры обезличивают и превращают их в штамповки. Лица покрываются безжизненной маской. Они — как бабочки-однодневки. Не связаны ни с прошлым, ни с будущим. Я считаю, что когда по подиуму ходят 14-летние девочки во взрослых вещах, это похоже на педофилию. Модель, которая еще ничего в жизни не познала, не может передать и донести что-то… Они носят одежду на вешалках, как манекены. Женщина должна украшать одежду, а если она пуста внутри, она не может хорошо выглядеть даже в самой роскошной одежде.

— Если посмотреть на биографии красивых женщин в истории, то у большинства из них было все, кроме личного счастья. Почему у вас сейчас нет семьи и детей?

— У меня был муж, работал режиссером на телевидении. Учился на одном курсе в ГИТИСе с Михаилом Казаковым. Но когда умер мой отец, я решила посвятить жизнь маме. Она у меня тоже сильно болела, и мне было ни до чего и ни до кого. Муж, естественно, не хотел, чтобы я так много времени ей уделяла. И я сделала свой выбор: собрала вещи и уехала жить к маме.

У меня была большая любовь, которая достойна пера писателя. Как-то на фестивале мод я увидела юношу удивительной красоты. Он был литовец и звали его Антанис. В его внешности было что-то между Брэдом Питтом и Сергеем Есениным. Он работал фотографом на показах мод и всегда меня фотографировал. Разумеется, мы не были с ним знакомы. Но я его заметила в зале и даже, когда шла по подиуму, если встречала глазами, останавливалась и позировала. За кулисами мы не могли общаться, потому что категорически запрещали. Потом фестиваль прошел, но мальчик запал мне в сердце... Меня пробовали с кем-то знакомить, но никто мне был не нужен.

А потом так вышло, что в 1970 году мы поехали в командировку в Вильнюс и там снова встретились и познакомились. Но я его сразу не признала. Я подумала: как же он похож на того шведа (я была уверна, что он швед), который меня фотографировал, а он думал: как она похожа на модель француженку (он не сомневался, что я — иностранка). Через время он приехал ко мне в Москву, я стала ему показывать фотографии, он посмотрел на меня странным взглядом, утром уехал, а вечером прилетел с фотографиями: «Так это была ты?» Мне было на тот момент 27, а ему 19.

Потом он ушел в армию, а когда вернулся, у нас разгорелся фантастический роман, который длился два года. Причем такой силы притяжения к друг другу, что секс был не нужен. Он выглядел как приложение ко всему остальному. Это чувство превратилось в какую-то болезнь. Его мама с сестрой потом мне рассказывали, что он не любил, когда к нему кто-то прикасался, даже если они, его близкие хотели его обнять, он на них шипел, как дикая кошка, а со мной превращался в маленького котенка.

Расстались мы из-за того, что в то время в Литве был жуткий нацизм. Мы попали в эту волну. Из литовского дома моделей мне потом рассказали, что его чуть не зарезали из-за меня. Ему в лицо говорили: «Если ты будешь с этой русской встречаться, мы тебя прибьем. А она приедет к тебе, мы и ее на тот свет отправим. А если сам уедешь в Москву, мы твою мать с сестрой в живых не оставим». Так что в любом случае не дали бы нам жизни. Вот так сломались две судьбы.

Сейчас его уже нет на этом свете, мне сказали, что он погиб в аварии, но так и не женился. Как-то смотрела программу к юбилею фильма «Юноны и Авось», и там задали вопрос: «Могла ли Юнона так долго ждать своего любимого?». А я больше 40 лет к себе никого не подпускала. И никто другой мне был не нужен.

А детей... Я очень хотела взять ребенка из детского дома, но время ушло, нет здоровья. Мне сейчас хочется скинуть весь груз накопленной жизни, уснуть, чтобы немного отдохнуть, а потом проснуться лет через 10 и увидеть, что в нашей стране изменилось...
Автор: Миличенко Ирина

На «Первом канале» стартовал многосерийный фильм «Манекенщица». Перед зрителями разворачиваются трагедии мира моды в советское время. Но многое, показанное в этой истории, – всего лишь плод фантазии сценаристов.

Об этом нам рассказала первая советская топ-модель с мировым именем Леокадия Миронова. За границей Миронову называли «русской Одри Хепбёрн». Только наша Лёка (в свои 70 с лишним она просит называть себя только так) еще более утонченная. В мир моды девушку, прежде занимавшуюся балетом, привел Вячеслав Зайцев. И она стала его музой. Их сотрудничеству уже почти 52 года. С помощью прославленной манекенщицы мы попытались отделить правду от вымысла.

В кадре: девочка из детдома Саша (играет Анна Михайловская) приезжает в Москву, не поступает в институт и идет работать уборщицей в знаменитый Дом моделей на Кузнецком Мосту. Там красотку замечают, и неожиданно она становится звездой подиума. Девочка из провинции в советское время действительно могла так запросто поймать удачу за хвост?

Лёка Миронова:

– Такое могло быть. Консультанты Дома моделей приглашали девушек буквально с улицы, заметив подходящие для работы в этой профессии лицо и фигурку. При этом далеко не все обладали эталонными ныне параметрами 90–60–90. Напротив. Многие были маленького роста. Я, например, по сравнению с нынешними моделями среднего роста. Были модели даже с 56-м размером одежды. Часто бывало: по подиуму идут две стройные девушки, а между ними – полная красивая дама. Разным был и возраст сотрудниц – от 17 до 70 лет. Потому что главная задача профессии в наше время была – показать, что любая женщина, любой весовой категории и любого возраста может выглядеть красоткой. Кстати, попасть в мир моды не считалось такой уж удачей – обычная работа. А в материальном плане, я бы сказала, ниже среднего. Те же уборщицы получали 60 рублей в месяц, а манекенщицы – 76. Но уборщица могла еще подрабатывать, а мы – нет.

Анна Михайловская /

В кадре: против бедной Саши интригуют коллеги.

Лёка Миронова:

– У нас даже близко интриг не было. Мы работали при Доме моделей, штат укомплектован, никакой конкуренции. Наоборот, особо ленивые девушки могли и не выйти лишний раз на подиум, сказавшись больными, – а зачем, если зарплата и так идет? Это сейчас показов немного, поэтому воюют. Я бы, например, сейчас ни за что не стала работать моделью. Ведь надо бегать по кастингам, толкаться локтями, распихивая соперниц, а мне подобное поведение претит.

Лёка Миронова /

В кадре: за Сашей пытается ухлестывать влиятельный сотрудник КГБ. Но она ему отказывает, и он начинает мстить.

Лёка Миронова:

– Было. Мужчины, наделенные властью, во все времена убеждены: всё самое красивое в мире должно принадлежать им. Сколько сломанных женских судеб! Во время международных показов партийцы, приставленные следить за моральным обликом девушек, приходили в номера с вином. А получая от ворот поворот, начинали мстить. Строчили анонимные кляузы, обвиняя девочку, давшую отставку, в шпионаже и связях с врагами СССР. Я и сама попала под этот прессинг, когда отказала одному большому человеку, а потом полтора года сидела без работы. Меня грозились посадить за тунеядство, выселить из Москвы и даже камнем пристукнуть. Но я не сломалась. И мне не стыдно ни за секунду своей жизни.

Лёка Миронова и Вячеслав Зайцев /

В кадре: жизнь манекенщицы трудна, но, пройдя испытания, можно обрести счастье.

Лёка Миронова:

– Современным женщинам и матерям, мечтающим отдать своих дочерей в модельный бизнес, скажу: не надо этого делать. Трудностей и боли, которые выпадают на долю манекенщиц, не пожелаешь и врагу.

Фото пресс-службы «Первого канала», vk.com, Legion-Media

Лека миронова биография личная жизнь. Советские манекенщицы ходили без нижнего белья

Балерина, архитектор, модель

Популярнее Збарской

Месть за несговорчивость

После ухода