Литвинов посол ссср. Литвинов, максим максимович - биография

Литвинов был наркомом иностранных дел СССР в 1930-1939 гг. В этот период Советский Союз добился окончательного признания мирового сообщества.

Ранние годы

Будущий народный комиссар Литвинов Максим Максимович родился 17 июля 1876 года в еврейской семье. Образование мальчик получил в реальном училище Белостока. Затем последовали пять лет службы в армии. Родным для Литвинова стал 17-й Кавказский пехотный полк, расквартированный в Баку.

В 1898 году последовала демобилизация. Тогда же Литвинов Максим Максимович вступил в РСДРП. Переехав в Киев, он стал членом местного партийного комитета. Важная часть работы Литвинова заключалась в обустройстве нелегальной типографии, в которой печатались агитационные материалы. Листовки и брошюры предназначались для местных рабочих и крестьян.

Арест и бегство из России

В 1901 году выследила киевских социалистов, занятых печатью нелегальных материалов. Последовали аресты. Литвинов Максим Максимович оказался в тюрьме. Но уже в следующем, 1902 году, он вместе с еще 10 соратниками бежал из заключения. Оказавшись на свободе, революционер эмигрировал в далекую Швейцарию, которая к тому времени стала родным домом для многих руководителей партии. Там Литвинов занялся привычным делом. Он стал одним из ключевых распространителей газеты «Искра» в Россию.

В 1903 году произошел знаменитый II съезд РСДРП, на котором партия раскололась на две фракции - большевистскую и меньшевистскую. Литвинов Максим Максимович примкнул к Ленину и его сторонникам. В то же время он сохранял дружеские и товарищеские отношения с некоторыми меньшевиками, в том числе Верой Засулич, Львом Троцким, Юлием Мартовым и т. д.

Первая революция

Вскоре началась долгожданная Российская революция. В 1905 году большевики за счет своих зарубежных денег организовали поставку оружия пролетарским организациям, выступавшим против властей в России. Этой работой руководил в том числе и Литвинов Максим Максимович. Краткая биография партийного функционера в тот период представляла собой пример человека, много занимавшегося различными административными делами.

Богатый опыт позволил Литвинову в будущем оказаться в самой привилегированной верхушке, управлявшей советским государством на правах «коллективной власти». Отправка оружия в России была рискованной операцией. Два корабля, за оснащение которых отвечал Литвинов, в итоге сели на мель, так и не добравшись до портов.

В Великобритании

Как партийный организатор Литвинов много работал с Камо. Этот большевик во время первой российской революции также отвечал за поставки оружия. Когда народное восстание сошло на нет, Камо стал заниматься привычным для себя нелегальным делом. Он пополнял кассу партии за счет грабежей государственных учреждений. Так в 1907 году была организована Тифлисская экспроприация. В ней принял участие Коба - будущий Сталин.

Литвинов, как и остальные товарищи по партии, пользовался награбленными в российских банках деньгами. В 1908 году он был арестован во Франции. Причиной задержания стали похищенные купюры, которые попытался разменять большевик. Франция выслала Литвинова в Великобританию. Последующие десять лет, вплоть до следующей революции, Литвинов жил в Лондоне.

Начало дипломатической деятельности

После того как большевики пришли к власти, неоднозначно отнеслось к новому российскому правительству. Великобритания отказалась признавать советский режим. Однако это не мешало странам контактировать через неофициальных представителей. В Лондоне таким уполномоченным стал Литвинов Максим Максимович. Комиссар, бывший главой внешнеполитического советского ведомства в 30-е, начал свою дипломатическую карьеру именно тогда.

Выбор Литвинова был логичным. Он много лет прожил в Лондоне, отлично знал английский язык и местные реалии. Британское правительство не контактировало с ним непосредственно через государственные институты, но приставило к пришельцу из России специального чиновника. Так как в Европе все еще продолжалась война между странами Антанты и Германией, властям нужно было обязательно знать, что происходит в Петрограде и Москве.

Дело Локкарта

Связываясь с премьер-министром Артуром Бальфуром через приставленного человека, Максим Максимович Литвинов сообщал ему о решениях Ленина и партии. Дипломат был в подвешенном состоянии из-за того, что новая обещала населению скорый мир, а это значило подписание сепаратного договора с немцами. Но поначалу отношение в Лондоне к большевику было достаточно доброжелательным.

В январе 1918 года Великобритания послала в Россию своего нового представителя. Им стал Роберт Локкарт. Литвинов, встретившись с ним в Лондоне, дал ему сопроводительную записку на имя Троцкого, в которой положительно отзывался об этом посланнике. Через несколько месяцев британец был арестован и выслан из страны за шпионаж. Его дело, вместе с стало поводом для начала красного террора. Английское правительство в ответ на арест своего посла арестовало Литвинова. Он провел в тюрьме 10 дней, после чего был благополучно обменян на Локкарта.

В наркомате иностранных дел

Вернувшись в Россию, Максим Максимович Литвинов стал работать непосредственно в Наркомате иностранных дел. Его шефом долгое время был глава этого ведомства Георгий Чичерин. Посол участвовал в многочисленных переговорах со странами Антанты. Он пытался наладить отношения с этими странами после того, как советское правительство подписало сепаратный с кайзеровской Германией. Досрочный выход из войны вопреки союзническим обязательствам на долгое время испортил репутацию большевиков в глазах западных капиталистических стран.

В 1920 году Ленин назначил нового советского полномочного представителя в Эстонии. Им стал Литвинов Максим Максимович. Биография этого человека была полна всевозможными командировками. Прибалтийские страны после Гражданской войны в России добились независимости. Теперь Литвинову нужно было выстроить с одной из них абсолютно новые отношения, без оглядки на имперское прошлое.

Заместитель Чичерина

В начале существования советской дипломатии в ее рядах было мало таких кадров, как Максим Максимович Литвинов. Революционер, дипломат, человек широких знаний - он был «старым» большевиком и пользовался значительным доверием руководства страны. Поэтому неудивительно, что в 1921 году его назначили заместителем Народного комиссара по иностранным делам.

У Литвинова были тяжелые отношения со своим начальником Чичериным. Оба они были членами Политбюро и на совещаниях высшего советского руководства часто критиковали решения друг друга. Каждый функционер писал обличительные кляузные записки на своего оппонента.

Признание легитимности СССР

В 1922 году западные страны вместе с РСФСР провели Генуэзскую конференцию, на которой начался процесс признания и интеграция советского правительства в международную политику. Одним из членов делегации из Москвы был Литвинов Максим Максимович. Краткая биография этого человека представляет собой пример образцового советского дипломата периода 20-30-х гг.

После конференции в Генуе заместителя наркома сделали председателем московской конференции, посвященной разоружению после наступления мира, на которой присутствовали представители соседних стран - Финляндии, Польши, Литвы, Эстонии и Латвии. Поднаторевший в этом вопросе Литвинов, кроме того, стал работать в Лиге Наций. Когда СССР был окончательно признан мировым сообществом, Литвинов с советской стороны начал возглавлять международную комиссию по разоружению в этом важном органе - предшественнике ООН.

Сталинский нарком

В 1930 году Чичерин был уволен с должности главы внешнеполитического ведомства СССР. Эту должность занял его заместитель Литвинов Максим Максимович. Народный комиссар сталинской эпохи старался проводить политику разрядки в отношениях с западными странами. Это у него получалось ровно до тех пор, пока Сталин не решил, что пора идти на сближение с Гитлером.

Сталину в начале 30-х действительно нужен был такой благообразный дипломат, как Литвинов Максим Максимович. Фото наркома постоянно попадало в западные газеты во время его частых поездок за рубеж. Он регулярно ездил в США, добиваясь признания Вашингтоном легитимности СССР. Наконец в 1933 году, благодаря усилиям наркома, были установлены официальные советско-американские отношения.

Писатель и публицист

Чем еще занимался в качестве главы дипломатии Литвинов Максим Максимович? Книги, которые нарком в большом количестве писал в 30-е годы, говорят о том, что он был опытным теоретиком. Он стал автором многочисленных брошюр и статей.

Литвинов не только писал сам, но и санкционировал некоторые резонансные публикации. В 1931 году, когда японцы напали на Китай, нарком «провел» в «Известия» антимилитаристское стихотворение Демьяна Бедного. Эта инициатива не понравилась Сталину, который тогда еще не знал, как воспользоваться сложившейся ситуацией на Дальнем Востоке. После этого эпизода Политбюро осудило решение, которое самовольно принял Литвинов Максим Максимович. Сочинения, подписанные его именем после того случая, уже публиковались только после оглядки на мнение вождя.

Увольнение

Приближалась война, а тем временем Сталин устроил массовые чистки в высшем государственном руководстве. Почти все народные комиссары были так или иначе арестованы и расстреляны. Литвинову повезло - он остался в живых, всего лишь лишившись своего поста. В 1939 году у него возник конфликт с Вячеславом Молотовым - председателем правительства и правой рукой Сталина. Когда последний уволил Литвинова, на его месте оказался Молотов, который скоро подписал договор о ненападении с нацистской Германией.

Во время Великой Отечественной войны послом в США и на Кубе был Литвинов Максим Максимович. и его дипломаты взаимодействовали с американской стороной, когда та присоединилась к войне против Германии. Некоторые исследователи отмечают, что именно начавшийся вооруженный конфликт с Гитлером спас Литвинова от ареста и расстрела. В НКВД занимались и его делом, но оно так и не было доведено до конца.

Литвинов и террор

Имел ли какое-нибудь отношение к сталинскому террору сам Литвинов Максим Максимович? «Семья» большевиков раскололась в 20-е годы, и будущий нарком тогда поддержал Сталина, благодаря чему и смог подняться по карьерной лестнице.

А, например, когда в 1934 году Сталин запретил выпускать из страны приехавшего из Великобритании ученого Петра Капицу, именно Литвинов писал письма в Кембридж, оправдывая решение своего руководства. Нарком был старательным исполнителем воли вождя в соответствии со своим положением и полномочиями.

Дипломат прекратил активную деятельность в 1946 году, когда был отправлен в отставку. Жил в Москве. Литвинов Максим Максимович, награды которого включали в себя орден Ленина и орден Трудового Красного Знамени, был пенсионером всесоюзного значения. Он умер 31 декабря 1951 года от инфаркта.

Разве такое было? Когда это явного предателя Сталин не наказал? И почему?

Такое было. Потому, что этим предателем был полномочный представитель владельцев ФРС в Советском Союзе — Максим Максимович Литвинов. Нарком иностранных дел по 3 мая 1939 года. Некий аналог современного нам Анатолия Борисовича Чубайса.

Ключевая фигура для понимания того, как в реальности устроен политический мир.

Наказывать такого человека было невозможно даже для Сталина. Потому, что ссориться с СИЛОЙ — это глупо и самоубийственно. Независимая политика сложнее и хитрее прямого столкновения.

Откуда взята информация? Об этом рассказал ближайший соратник Сталина – Вячеслав Михайлович Молотов.

(выделение курсивом мое – Н.С.)

«…Читаю Молотову выписки из мемуаров Черчилля.

– Он подарил свою книгу о второй мировой войне моему секретарю, – сказал Молотов. – Думаю, неспроста. Сколько пришлось с ним бороться!

– Он пишет: «Смещение Литвинова ознаменовало конец целой эпохи. Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами…». Он считает, что Литвинов был за союз с западными державами.

– Это правильно.

– Пишет, что в западных газетах было сообщение о том, что Литвинов вышел в отставку после жестокой ссоры с маршалом Ворошиловым, «партийным мальчиком», как в минуту откровенности называли его нахальные и смелые русские». Называли Ворошилова «партийным мальчиком»?

– Первый раз слышу.

– Литвинова держали послом в США только потому, что его знал весь мир. Человек оказался очень гнилой. Всю войну мы договаривались, обходя его, а сейчас пишут о его роли, что без него мы бы не могли договориться! Рузвельт приглашал меня к себе на беседы без него, понимая наше к нему отношение».

Обратите внимание, как дипломатично отвечает Молотов. Держали послом, потому, что его знал весь мир. И что с того, что мир знал? Тухачевского тоже весь мир знал, но это не помешало его арестовать и расстрелять за реальную измену и реальный заговор. А уж как знали Троцкого! Вот, кто был знаменит на всю планету. Выслали, сослали. А потом и ледорубом окрестили. Сколько «гнилых» и известных людей – всю «ленинскую гвардию» товарищ Сталин отодвинул от дел и убрал в политическое и человеческое небытие.

А Литвинова был вынужден держать послом в США. Что же за «мир» знал его так хорошо?

А вот далее Молотов рассказывает, что сделал Литвинов. Во время Второй мировой войны, он прямо призвал США начать войну с Советским Союзом. Призвал к свержению существующей власти. Предал свою страну. За это расстрелять не можно, а однозначно нужно. Что сделал Сталин? Ничего. В отставку отправил.

«Литвинов был совершенно враждебным к нам. Мы перехватили запись его беседы с американским корреспондентом, явным разведчиком, который пишет, что встречался с Литвиновым – Литвинов тогда был моим замом по наркомату – в 1944‑м. И вот к нему приехал американский корреспондент и описывает: мы сидели у камина, Литвинов со мной очень откровенно говорил…

Корреспондент этот написал о своей беседе с Литвиновым, конечно, не так, как было фактически, а то, что в тот период можно было опубликовать. Мы получили полную запись беседы – известным путем. Что же он там говорил, Литвинов, из интересных моментов?

Он говорил, что с этим правительством советским у вас, американцев, ничего не выйдет. Они на таких позициях стоят, что не могут с вами договориться о чем‑то серьезном. Да, с этим правительством, с такими твердолобыми… Что вы, мол, думаете? Такое правительство не пойдет, ни в каком смысле вам навстречу, у вас ничего не выйдет.

Теперь как можно действовать? Внутренних сил нет для этого. Потому что у народа танков нет, а у правительства есть, у народа нет авиации, а у правительства есть, у народа нет артиллерии, а у правительства есть. У правительства – свои партийные офицеры, и в таком количестве, что народ что ‑ нибудь изменить по своей воле, если он не согласен, не может. Тут только внешние силы помогут, то есть поход войной. Только внешнее вмешательство может изменить положение в стране. Вот его оценка положения. Он заслуживал высшую меру наказания со стороны пролетариата. Любую меру. Надо же объяснять это все.

Он мне ничего не говорил, это тоже с его стороны, конечно, не добросовестно. Полное предательство.

– Как Сталин простил?

– Как простил? Осторожно надо вести себя, церемонно надо вести себя. Это мы перехватили. Разведчики пленку перехватили. Мы и до этого ему не доверяли. Эта беседа в Москве была. А когда я был в Америке в 1942 году и вел переговоры с Рузвельтом и Хэллом, Гопкинс был со стороны Рузвельта, а со стороны моей был только переводчик, я Литвинова не брал с собой. А ведь он посол… Он был на общей встрече, когда Рузвельт мне говорит: «Вы представьте мне вашу делегацию». А у меня были чекисты, ну и из министерства, я всех привел. Летчика привел. Рузвельт всем, значит, раскланивался. Он очень такой обходительный человек, ловкий и с хорошим характером – все это красиво. Тогда и Литвинов был. А потом, когда дошло до дела, его уже не брал. Переводил Павлов.

– А Литвинов, наверно, переживал, что не брали его?

– Да, конечно. Я не мог, у нас никакого доверия к нему не было. Не брал его на переговоры. Мог наговорить нехорошего. Хотя умница, прекрасный, а ему не доверяли».

Вот так вот. Даже Сталин не всегда мог карать изменников.

Осторожно надо вести себя, церемонно надо вести себя.

Вы думаете, что в 2012 году власть в России может вести себя смелее и решительнее, чем власть в СССР в середине 40-х годов?

Всем патриотам этого, конечно же, хочется.

А вот может ли — вот в чем вопрос….

P. S. Предыдущие материалы о Литвинове:

Подробно о фигуре М.М. Литвинова, который верой и правдой служил банковской закулисе, я рассказал в книге « ».

Макси́м Макси́мович Литви́нов (5 (17 июля) 1876 года , Белосток , Гродненская губерния , Российская империя - 31 декабря 1951 года , Москва , СССР) - российский революционер , советский дипломат и государственный деятель.

Биография

Весной 1904 нелегально приехал в Россию, ездил по стране по партийным делам. Был членом Рижского, Северо-западного комитетов партии и Бюро комитетов большинства .

Товарищу Троцкому, народному комиссару иностранных дел.
Дорогой товарищ,
податель сего, мистер Локкарт отправляется в Россию с официальной миссией, с точным характером которой я мало знаком. Я знаю его лично как полностью честного человека, который понимает наше положение и симпатизирует нам. Я считаю его поездку в Россию полезной с точки зрения наших интересов… Ваш М. Литвинов.

Сам Литвинов вспоминал об этом периоде работы: «Каковы были мои отношения с английским правительством и английской общественностью? В этом отношении резко различаются два периода: до и после заключения Брестского мира. До заключения Брестского мира отношение ко мне официальной и неофициальной Англии было, учитывая время и обстоятельство, сравнительно благожелательно.»

Литвинов сделал попытку ликвидировать продолжавшее существовать в Лондоне старое русское посольство, возглавляемое К. Д. Набоковым , сотрудники которого не признали Советской власти и отказались работать с Троцким. Он направил к Набокову сотрудника с письмом, требуя передать ему Чешем-Хаус (здание посольства), но получил отказ.

«Мои отношения с Литвиновым дошли до белого каления, между тем Политбюро им дорожит, и мне остаётся только просить о назначении меня на маленькую работу в провинции, лишь бы уйти от Литвинова» (Из письма Чичерина к Ворошилову в январе 1928 года) .

По совместительству Литвинов был членом коллегии наркомата Госконтроля и заместителем председателя Главконцесскома . В 1922 году входил в состав советской делегации на Генуэзской конференции . В декабре 1922 председательствовал на конференции по разоружению в Москве, куда были приглашены Польша, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия. В 1927-1930 годах являлся главой советской делегации в подготовительной комиссии Лиги Наций по разоружению.

В 1930-1939 г. - нарком по иностранным делам СССР. Возглавлял советские делегации на конференции Лиги наций по разоружению (1932), на Мирной экономической конференции в Лондоне (1933), в 1934-1938 представлял СССР в Лиге Наций .

Вместе с со своими коллегами, министрами иностранных дел Франции Луи Барту и Чехословакии Эдвардом Бенешем (затем также президентом), был главным сторонником системы коллективной безопасности, которая бы объединяла СССР, западные демократии и центральноевропейские страны для сдерживания агрессивных планов нацистской Германии.

Я помню, как из старого состава ЦК подверглись критике Ежов , Литвинов и некоторые другие. Критика и ответ на критику носили чрезвычайно острый характер. Я думал, что Ежов действительно мощный человек, а на самом деле он оказался маленького роста, с довольно жалким лицом. Наоборот, Литвинов защищался, как лев, дело доходило до взаимных оскорблений. Его полемика с Молотовым носила явно враждебный характер.

В конце апреля (20-27) 1939 года в Кремле состоялось правительственное совещание с участием Сталина , Молотова , Литвинова, Майского , Мерекалова и др. «Тогда, как заметил Майский, в отношениях между Сталиным и Молотовым, с одной стороны, и Литвиновым с другой, уже существовала напряжённость . В крайне возбуждённой атмосфере, в которой Сталин с трудом сохранял видимое спокойствие, <…> Молотов открыто обвинил Литвинова в политическом головотяпстве… ». 3 мая, после доклада Сталину о последних событиях, связанных с англо-франко-советскими переговорами, отстранён от должности. Молотов обвинял бывшего наркома: «Литвинов не обеспечил проведения партийной линии в наркомате в вопросе о подборе и воспитании кадров, НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и советскому государству людей» .

Ввиду серьёзного конфликта между председателем СНК тов. Молотовым и наркоминделом тов. Литвиновым, возникшего на почве нелояльного отношения тов. Литвинова к Совнаркому Союза ССР, тов. Литвинов обратился в ЦК с просьбой освободить его от обязанностей наркоминдела. ЦК ВКП(б) удовлетворил просьбу тов. Литвинова и освободил его от обязанностей наркома. Наркоминделом назначен по совместительству председатель СНК Союза ССР тов. Молотов .

Возвращён к работе с началом Великой Отечественной войны. На беседе у Сталина с Гопкинсом 31 июля Литвинов присутствовал в качестве переводчика.

В 1941-1946 годах заместитель наркома иностранных дел СССР , одновременно в 1941-1943 годах посол СССР в США и в 1942-1943 годах посланник СССР на Кубе . Известно, что перед отъездом из США Литвинов нанёс визит вице-госсекретарю США Самнеру Уэллзу (Sumner Welles ), во время которого критиковал Сталина за непонимание Запада, советскую систему за негибкость, и особенно своего преемника на должности наркома иностранных дел Вячеслава Молотова . С 1946 года в отставке.

Планы убийства Литвинова

Как описывает В. М. Бережков в мемуарах , в личной беседе соратник Сталина Анастас Микоян рассказал ему об отношении вождя к Литвинову и, в частности, о факте ведения им слишком свободных бесед с иностранцами, о чём стало известно Политбюро:

и, возможно, рассказывая о «гибели Литвинова», он перепутал его с Соломоном Михоэлсом - о гибели последнего тогда была распространена версия об автомобильной катастрофе , Литвинов и Михоэлс были дружны:

Что сам Сталин якобы приказал устроить смерть Литвинова в автокатастрофе в наказание за то, что последний дал советы американским дипломатам по более жёсткому ведению переговоров с СССР в последние годы второй мировой войны.

У Сталина была причина расправиться с Литвиновым, - продолжал Микоян. - В последние годы войны, когда Литвинов был уже фактически отстранён от дел и жил на даче, его часто навещали высокопоставленные американцы, приезжавшие тогда в Москву и не упускавшие случая по старой памяти посетить его. Они беседовали на всякие, в том числе и на политические, темы.

В одной из таких бесед американцы жаловались, что советское правительство занимает по многим вопросам неуступчивую позицию, что американцам трудно иметь дело со Сталиным из-за его упорства. Литвинов на это сказал, что американцам не следует отчаиваться, что неуступчивость эта имеет пределы и что если американцы проявят достаточную твёрдость и окажут соответствующий нажим, то советские руководители пойдут на уступки. Эта, как и другие беседы, которые вёл у себя на даче Литвинов, была подслушана и записана. О ней доложили Сталину и другим членам политбюро. Я тоже её читал. Поведение Литвинова у всех нас вызвало возмущение. По существу, это было государственное преступление, предательство. Литвинов дал совет американцам, как им следует обращаться с советским правительством, чтобы добиться своих целей в ущерб интересам Советского Союза. Сперва Сталин хотел судить и расстрелять Литвинова. Но потом решил, что это может вызвать международный скандал, осложнить отношения между союзниками, и он до поры до времени отложил это дело. Но не забыл о нём. Он вообще не забывал таких вещей. И много лет спустя решил привести в исполнение свой приговор, но без излишнего шума, тихо. И Литвинов погиб в автомобильной катастрофе…

И действительно, по некоторым данным группой Судоплатова под руководством Берии велось планирование убийства Литвинова наряду с рядом других людей (хотя всё же не было осуществлено). В своих воспоминаниях Хрущёв написал :

Таким же образом хотели организовать убийство Литвинова. Когда подняли ряд документов после смерти Сталина и допросили работников МГБ, то выяснилось, что Литвинова должны были убить по дороге из Москвы на дачу. Есть там такая извилина при подъезде к его даче, и именно в этом месте хотели совершить покушение. Я хорошо знаю это место, потому что позднее какое-то время жил на той самой даче. К убийству Литвинова имелось у Сталина двоякое побуждение. Сталин считал его вражеским, американским агентом, как всегда называл все свои жертвы агентами, изменниками Родины, предателями и врагами народа. Играла роль и принадлежность Литвинова к еврейской нации.

В сборнике документов «Реабилитация: как это было» (том 2, с. 499) приводится ответ Отдела административных органов ЦК КПСС от 1966 года на ходатайствование о реабилитации Судоплатова и Эйтингона со следующей информацией:

По этому вопросу Берия в августе 1953 г. показал: «… до начала войны мною Церетели намечался на работу в специальную группу, которую возглавлял Судоплатов, для осуществления специальных заданий, то есть избиения, тайного изъятия лиц, подозрительных по своим связям и действиям. Так, например, имелось в виду применить такую меру, как уничтожение Литвинова, Капицы . В отношении режиссёра Каплера намечалось крепко избить его… В эту группу были привлечены мной особо доверенные лица».

В 1940 году подготавливалось тайное убийство бывшего наркома иностранных дел СССР Литвинова.

Семья

У М. М. Литвинова и А. Лоу было двое детей: сын Михаил - окончил мехмат МГУ (1941), математик и инженер, и дочь Татьяна - известная переводчица. Внук Максима Максимовича (сын Михаила) Павел Литвинов - активный участник диссидентского движения в СССР , участник «демонстрации семерых» на Красной площади 25 августа 1968 г. Правнук Дмитрий Литвинов - гражданин США и Швеции, пресс-секретарь Greenpeace (29 сентября 2013 года был арестован на два месяца при попытке проведения протестной акции на нефтеплатформе «Приразломная » ). Внучки Максима Максимовича (дочери Татьяны) Маша Слоним (Мария Ильинична Филлимор) - британская и российская журналистка, и Вера Чалидзе (жена правозащитника Валерия Чалидзе), обе работали в Русской службе Би-Би-Си .

Награды

Память

Именем Максима Литвинова назван теплоход, построенный в 1991 году для Волго-Донского пароходства ().

Сочинения

• Как работает комиссариат мира. Ижевск, 1925
• В борьбе за мир. М., 1928
• За всеобщее разоружение. М., 1928
• Против войн за всеобщее разоружение. М.-Л.,1928
• Международное положение СССР. М.-Л., 1929
• Мирная политика советов. М.-Л., 1929
• Международная политика советского правительства. М.-Л., 1930
• Речь т. Литвинова на конференции по разоружению. Воронеж, 1932
• Все силы - на борьбу с поджигателями войны. Самара, 1934.
• Советский Союз - за сохранение всеобщего мира. Сталинград, 1934
• Советский Союз - за сохранение всеобщего мира. Л., 1934
• Советский Союз - за сохранение всеобщего мира. Воронеж, 1934
• Советский Союз - за сохранение всеобщего мира. Иваново, 1934
• Советский Союз - за сохранение всеобщего мира. Ростов на Дону, 1934
• Советский Союз - за сохранение всеобщего мира. Хабаровск, 1934
• СССР в борьбе за мир. М., Партиздат, 1934
• СССР в борьбе за мир. Ташкент, 1934
• СССР в борьбе за мир. Горький, 1934
• СССР в борьбе за мир. Иркутск, 1934
• СССР в борьбе за мир. Новосибирск, 1934
• Товарищ Литвинов о международном положении. Самара, 1934
• Внешняя политика СССР. М., 1935
• СССР - могучий оплот всеобщего мира. М., Партиздат, 1936
• Внешняя политика СССР. М., 1937
• Речь на собрании избирателей Ленинграда. М., 1937
• За мир - против войны. М., 1938
• К современному международному положению. М., 1938; Л., 1938
• В борьбе за мир. (Речи). М., Партиздат, 1938
• Против агрессии. М., 1938

Напишите отзыв о статье "Литвинов, Максим Максимович"

Литература

Примечания

1. Избирался в ЦК партии на 17 и 18 съездах, выведен из ЦК в феврале 1941 г. на XVIII партийной конференции, как «не обеспечивший выполнение обязанностей члена ЦК».
2. Канд. ист. наук Владимир В. Соколов в статье о М. М. Литвинове в журнале «Дипломатический вестник» за июнь 2002 года
3. Клементий Берман // «Наш Техас»: Газета. - Хьюстон , 2003. - Вып. № 80, 2 мая .
4. Михаил Золотоносов // Город: Еженедельный журнал. - СПб. : ЗАО «ИД „Город“».
6. Майский И. М. Воспоминания советского посла. М. Наука. 1964. Книга 1, стр. 257.
8. Д-р ист. наук Георгий Чернявский . «Феномен Литвинова» (ссылки на онлайн публикацию см. в разделе ссылок)
11. Шейнис 3. С. Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек. - М.: Изд-во политич. лит-ры, 1989. С. 362
12. Фляйшхауэр И. Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939: Пер. с нем. / Вступ. сл. Фалина В. М. Предисл. Безыменского Л. А. - М.: Прогресс, 1990. - С. 131.
15. Шейнис, Зиновий . Судьба дипломата. Штрихи к портрету Бориса Штейна. - В кн.: Архивы раскрывают тайны… : Междунар. вопросы: события и люди / Сост. Н. В. Попов. - М.: Политиздат, 1991. С. 364-365
18. «»
19. (Молотов, цит. по кн.: Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым
20. цит по.: Вовси-Михоэлс Н. С. Мой отец Соломон Михоэлс. Воспоминания о жизни и гибели. М., 1997)
21. см. статью на sakharov-center.ru:
22. см. статью на sakharov-center.ru:
24. См. также: Степаков В. Н. Павел Судоплатов - гений террора. М., 2003. ISBN 5-7654-2864-9
28. В ответ на приветственную телеграмму самого Сталина он писал: «Если в моей дипломатической работе отмечаются некоторые успехи, то они должны быть приписываемы в первую очередь твёрдому и искусному руководству виновника всех наших успехов во всех отраслях соцстроительства - вождю Сталину. Это руководство является залогом и дальнейших успехов».

Ссылки

• Наринский М. М., Васильева Н. Ю. // Известные дипломаты России: Министры иностранных дел - ХХ век / Колл. авторов; отв. ред Торкунов А. В.; сост. Ревякин А. В. - М.: Московские учебники и Картолитография, 2007. - С. 179-227.
• Георгий Чернявский . XX ВЕК / XX CENTURY, ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР / RUSSIAN HISTORY № 02/206 January 22, 2004
• Георгий Чернявский . XX ВЕК / XX CENTURY, ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР / RUSSIAN HISTORY № 02/207 February 4, 2004
• Георгий Чернявский . XX ВЕК / XX CENTURY, ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР / RUSSIAN HISTORY № 02/208 February 18, 2004
• Генис В. Л. Неверные слуги режима: первые советские невозвращенцы (1920-1933). Опыт документального исследования. Книга 2. М., 2012. Гл. 3. «Дело С. Л.» (о братьях Максиме и Савелии Литвиновых). С.84-154. ISBN 978-5-98585-084-0

Отрывок, характеризующий Литвинов, Максим Максимович

После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n"en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д"Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c"est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d"honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu"est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s"excuse – s"accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..

Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d"hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l"en prevenir. Je l"ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d"etre bien attentif sur l"endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l"ennemi. Il est indispensable qu"il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.

24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.